 Взгляд хозяина переместился на следующую "жертву". Но, сидящий напротив Криштевича человек, широкоплечий и массивный, с узким, костистым лицом и мощным подбородком, на "испуганного" похож не был. Или просто он умел скрывать свои чувства и страх.
— А ты, Зубр, что же так облажался? Или ты думаешь, что у тебя будет ещё один шанс завалить Сафронова, после того как он каким-то образом воскрес? Эти твои два придурка не только не сделали свою работу, но ещё успели и засветиться, их видели, как минимум, три человека. У них не хватило ума даже на то, чтобы чисто сработать с машиной Сафронова.
Взгляд его потемневших глаз стал зловещим, даже пёс, почувствовав это, тихо заскулил.
— Успокойся, мальчик, — он нежно потрепал собаку по шее. — Это к тебе не относится, ты умнее всех этих вместе взятых, "хомо сапиенсов".
— Игорь Михайлович, здесь, действительно, произошло стечение обстоятельств. Кто же мог подумать, что этот Сафронов окажется таким опытным самбистом?..
— А надо было бы обо всём подумать! Тебе башка зачем дана? Если твои мордовороты не имеют мозгов, значит, думай за них сам.
— Я разберусь с ними, Игорь Михайлович.
— Вот-вот, разберись уж, а потом и я с тобой разберусь, если у меня что не так будет.
Остальные трое слушали молча. Пока что их троих напрямую это не касалось, но, тем не менее, их дальнейшие действия были приостановлены.
Как сказал Зубр: "Пока не будет найден этот исчезнувший труп. Или Сафронов все же, не труп?"
А со своими недоумками, как выразился хозяин, он разберётся по-полной, чтобы другим неповадно было. Борис Карлович, всегда чувствовавший себя крайне неуютно рядом с этим человеком с взглядом убийцы, неловко заёрзал: "Тем более что это он "подсунул" из своих молодчиков этого уголовника Шнурова, или Шнура, — с обидой думал Борис Карлович. — А ему теперь отдуваться. Но попробуй, заикнись об этом хозяину, себе накладно будет.
Зубарев Максим Петрович, бывший офицер спецназа, осуждённый за убийство и разжалованный после осуждения из офицеров российской армии, был человек жестокий. Отмотав положенный срок, с глубоким чувством ненависти вышел он на свободу. Лихие девяностые, уносившие сотни и тысячи человеческих жизней, списывали многое, а тем, кому не успели, списывала сама смерть, делавшая это, никого не спрашивая. Да и у кого бы она спрашивала?
…Вот и тот солдат, тогда в девяносто втором в Чечне, заступившийся за своего товарища, которого он, майор Зубарев, якобы, не справедливо обвинил в трусости. За это и хотел во время начавшегося боя поквитаться с ним Зубарев. Но парень оказался не из трусливого десятка.
Шёл ожесточённый бой. Боевики, имевшие численное преимущество, остервенело обстреливали позиции роты. Зубарев приказал солдатику срочно с донесением бежать в штаб через простреливаемую со всех сторон площадь, хотя в этом не было никакой необходимости. Даже приказ был дан, не высовываться, и ждать подкрепление — танковую бригаду, уже выдвигавшуюся на рубеж огня.
Обезумевшими от страха глазами этот мальчишка-новобранец смотрел на Зубарева, и не хотел, или, действительно, от страха не мог выполнить приказ. Он даже тогда толком его фамилию не запомнил, какая-то несуразная, то ли Лепешков, то ли Юшков.
Вот тогда, этот второй и сказал ему слова, которые он, майор Зубарев, ему не простил.
— А что, товарищ майор, слабо самому пробежаться по площади, поиграть в прятки с пулями? — и при этом, во взгляде его было столько презрения и, самое главное, полное отсутствие страха.
Злоба, захлестнувшая тогда майора, затуманила его мозг. Он выхватил пистолет, и, направив его на перепуганного солдатика, заорал:
— За невыполнение приказа командира я расстреляю тебя. А ну, встать! Сволочь!
А дальше произошло то, что произошло. Парень стремительно кинулся на него, и сшиб с ног. Он был силён, Зубарев это почувствовал. И понял, что этот сопляк хочет его обезоружить, и даже успел ударить его в лицо, чем на миг оглушил. Но более сильный майор, вывернувшись, и освободив правую руку, выстрелил. Пуля попала прямо в сердце.
Когда он освободился от обмякшего тела, и осознал, что произошло, ему вдруг стало всё равно. Вытирая окровавленное лицо, он откатился к стене. Глядя на громыхающие по улице танки, от грохота орудий которых звенело и шумело в ушах, перевёл взгляд на этого Лепешкова или Юшкова. Тот сидел у стены с белым, как мел, лицом, и под ним было мокро…
С чувством брезгливости, он подумал тогда: "И за такого слюнтяя этот парень отдал свою жизнь".
Ему дали двенадцать лет. На суде нашлись свидетели, которые попытались тогда защитить "честь мундира". Но их командир, полковник Суздальцев, выступивший с обвинительной речью, не пощадил его…
Зубр сжал челюсти, как бы пытаясь освободиться от нахлынувших воспоминаний, которые он ненавидел.
Смотрящий за перемещением и сбытом наркотиков Александр Иванович Охапов был известен среди братвы, как Охап. Но уже давно его тюремное погоняло мало кто осмеливался произнести вслух, разве что старые "соратники". Охап имел почти революционное прошлое. На учёте в милиции он состоял с четырнадцати лет. Несмотря на столь юный возраст, Сашка Охап сколотил свою "бригаду", которая ловко чистила карманы рассеянных прохожих, а с появлением усовершенствованных приборов связи плавно включил их в "сферу своей деятельности", быстро наладив и сбыт. В шестнадцать он уже отбывал наказание в колонии для несовершеннолетних. Освободившись, он вскоре, что называется, "загремел" по статье "употребление и сбыт наркотиков". Но, даже отсидев девять лет, на путь исправления не встал. В тюрьме он обзавёлся обширными связями, а знакомство с Игорем Михайловичем Загорским только придало ему веса в преступном мире, чем он очень гордился и считал себя его учеником. Этот коренастый крепыш с весёлыми глазами и лучезарной улыбкой, казалось, мог быть душой любой компании, да и женщины его своим вниманием не обделяли.
Но душа его была тёмной. Он безжалостно сажал на иглу молодых и неопытных юнцов и девчушек. Не задумываясь, калечил их начинающиеся жизни. А если кто становился у него на пути, мог хладнокровно и убить. В жизни его был случай, когда он, сделав любовницей перезрелую и томившуюся без мужского внимания директрису школы, через неё и её сына, работавшего её личным водителем, стал сбывать наркотики подросткам. А учитывая, что школа была с особым уклоном — по изучению иностранных языков и предметов естественно-математического цикла, старался посадить на иглу деток состоятельных родителей. Один из учеников оказался сыном местного прокурора.
Сына директрисы взяли с поличным. Сама она отделалась лёгким испугом, благодаря покровительству начальницы управления образования города, а Охап тогда загремел по полной программе. Отсидев срок, он хотел разделаться с бывшей любовницей, но она, постаревшая и подурневшая, лазившая у него в ногах и целовавшая его ботинки, умудрилась-таки вымолить себе прощение.
И он великодушно даровал ей жизнь. Да и, если честно, идти снова в тюрьму из-за этой твари он не захотел. К этому времени он уже прошёл достаточно хорошую школу.
Эдуард Моисеевич Струмилин был человеком высокообразованным. По крайней мере, так он сам считал втайне от всех этих уголовников. Сроков он не мотал, и пока что не собирался делать этого. Но как говорится: "Пути Господни неисповедимы!", или, может быть, в его случае, лучше было сказать: "Человек предполагает, а Господь располагает!".
С. Ким.
Продолжение следует. |
