— Да был  я там, в этот проход  лазил, там нет никого. Возможно, они и были, следы говорят о том, что по лазу проходили. Хотя слово “проходили” не для этого прохода. Скорее, проползали, но ушли. Просто странно, куда они могли уйти?  Я понимаю, что Глеб очень волнуется за Варю, потому что бандитам известно, что чемодан с деньгами и документами она перепрятала, поэтому они не успокоятся, пока не схватят её.   Если только уже не схватили… — Дмитрий взволнованно заходил по комнате.
— Ну, вот и не надо раньше времени горячку пороть. Глеб умный парень и будет действовать по ситуации.  Тем более, что бандитам неизвестно их местонахождение, — успокоил генерал племянника, хотя  тревога поселилась и в его душе…
       Глава 46
 Сколько же часов он сидит тут? Замкнутость и тишина нарушали ощущение времени. Зубр чувствовал себя оторванным от мира и действительности.
Это ожидание в подвале напомнило ему карцер, где он отбывал наказание в течение  семи суток на хлебе и воде. Но и хлеба, и воды ему давали в таком количестве, что его мучили постоянный голод и жажда. Кроме того, от нестерпимого холода, ему казалось, что он никогда  уже не сможет согреться. Но он вытерпел всё. Тогда Зубр дал себе слово больше сюда не попадать. И больше не попадал, благодаря "дружбе" с Гором.
Но здесь, в этом подвале, он находился по доброй воле. Хотя, чего уж там  душой кривить: была бы его воля, он бы уже давно летел в самолёте в тёплые страны и, устроившись там, жил припеваючи. А теперь он  должен скрываться, как дикий зверь. Он вдруг усмехнулся: " Дикий зверь… А разве он не является таковым?  Вот и кличка у него, или по тюремному жаргону,  погоняло,  подходящая — Зубр".
Постепенно усталость и монотонность пребывания заставили его прилечь. Положив голову на подушку, он вдруг почувствовал лёгкий аромат, исходивший от неё. Запах духов и женщины заставил его приподняться, взяв подушку в руки, он прижал её к лицу и стал жадно вдыхать её аромат. Нежный запах возбуждал, но не давал успокоения. Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы эта женщина была сейчас рядом с ним, и он мог её обнимать, целовать и шептать безумные слова… Зубр буквально рычал от неудовлетворённого желания, а когда пришёл в себя, то понял, что подушка увлажнилась от слёз. Его слёз…
Зубр никогда не думал, что он умеет плакать, а осознав это, вдруг почувствовал стыд. Он подумал о том наказании, что его ждёт, попадись он в руки ментов. Вот уж тогда он точно никогда не коснётся женщины и не почувствует аромата её тела…
Да, за всё его "героическое" прошлое ему светит "вышак". А париться пожизненно он не намерен. Выход у него один — или уйти, предварительно  узнав  у этой девчонки, куда она спрятала тот чемоданчик, или подороже продать свою жизнь.
Родителей своих он не видел уже более пятнадцати лет, с тех пор, как началась ещё первая чеченская война, а потом тюрьма, зона… Он даже не знал, живы ли они. Где-то там же, в далёкой сибирской деревне, жила и его старшая сестра с детьми. Дети, конечно, уже имеют свои семьи, годы-то прошли немалые….  А он, как Иван, родства не помнящий, так и прожил без всех. Они, наверное, уже и похоронить его успели.
Зубр и в детстве не страдал от любви к родителям. Мать, молчаливая и работящая, всегда была загружена работой, хозяйством. Отец попивал, но работу никогда не бросал. Сестра Анна, по-домашнему Нюра, рано выскочив замуж,  жила своей семьёй, а племянников он помнил только мальчишками…
Зубр перевернулся на бок, и, положив руку под голову, вздохнул. В глазах от не ярко горевшей лампочки, зарябило. Ему снился тот бой в Чечне, лицо того перепуганного солдатика, который тыча в него пальцем, кричал: "Ты убийца, убийца, я всё видел, видел, как ты выстрелил ему в сердце!!! Бог покарает тебя...!"
Но вдруг, рядом, возникло другое лицо. Эти насмешливые глаза, этот смелый, презрительный взгляд. Взгляд, который он, Зубр, не забудет до самой своей смерти. Его сковал страх.
— Я же убил тебя, убил, я понёс наказание, что тебе ещё от меня надо?! — Он пытался спрятаться, скрыться, чтобы не видеть его. — Оставь меня, это же война, а там всё случается! Ты ведь тоже мог меня убить? Ну? Что же ты молчишь?!  — Он уже кричал. — Ну, скажи, скажи, что тоже мог и хотел меня убить! Слышишь, хотел ведь!… Чем же тогда ты лучше меня?!
Вдруг он заговорил.  И хотя его губы продолжали улыбаться, но Зубр его услышал:
— Что, Максим Петрович? Страшно? Значит, и тебе знакомо это чувство? Оно живёт в человеке с рождения, он приходит в этот мир с криком страха, не зная ещё, что ждёт его в этой жизни. И все испытания,  трудности, которые предлагает нам жизнь, каждый преодолевает по-своему. Просто, одни это делают решительно, подавляя страх, "как в холодную воду войти", и это закаляет их.   А другие — с сомнениями и неуверенностью в себе. Может быть,  до конца так и не преодолеют в себе это чувство, как тот мальчик, солдат…. Но от этого их жизнь не станет менее ценной.
 Важно встретить в жизни понимающих людей, которые помогли бы им преодолеть сомнения, помогли приобрести уверенность в себе. Почувствовать те внутренние  душевные силы, которые в них долго не пробуждались…  Да, я мог бы тебя убить, — словно вспомнил он вопрос Зубра. — Убить, защищая свою жизнь и жизнь того парнишки, но только тогда, когда бы почувствовал, что другого выхода у меня нет.
 А в тебе говорила злость и презрение к этому солдату.  Ты толкал его под пули, зная заранее, что его убьют. Твоя жестокость была бессмысленной. Самое страшное — это бессмысленная жестокость. Жестокость к людям, животным. Ко всему живому и неживому. Жестокость убивает любовь и сострадание. Она делает жизнь человека бессмысленной.
 В твоей душе нет любви и сострадания, ты никогда и никого не любил в этой жизни…
— Заткнись! Заткнись! Что за ахинею ты несёшь! Я солдат, а не поп, проповедующий всепрощение и любовь, — кричал Зубр, обливаясь холодным потом. Но в глазах того, кому он кричал, были печаль и жалость…
Зубр ненавидел, когда его жалели.
От собственного крика он подскочил на кровати, и  невидящим взглядом уставился в темноту. Лампочка не горела, хотя он точно помнил, что свет он не выключал. В углу, у небольшой дверцы, стоял человек, или, скорее всего, силуэт похожий на фигуру человека, и он узнал его…
Дико закричав, Зубр выхватил пистолет и начал стрелять. Лампочка неожиданно замигала, и вспыхнул свет.
— Чёрт! — выругался он. — Что это было?  Если я здесь подольше посижу, то меня точно накроют глюки.
Он встал и заходил по комнате, обдумывая только что виденный им сон. А что это был просто сон, в этом он не сомневался. Хотя непонятное чувство страха не давало ему успокоиться. Сердце гулко стучало, и Зубр почувствовал сильный укол в грудь: "Не хватало ещё, чтобы у меня сердечный приступ случился. Давай, Зубр, держись, "скорую" вызывать некому" — Усмехнулся он своей слабости. Он поднялся и принялся ходить по комнате.
Несколько минут ходьбы успокоили его.
Надо взять себя в руки, и отдохнуть. Мне ещё здесь долго сидеть, а я расслабился.  Каких-то  не существующих привидений испугался, как суеверная бабка", — стукнул он кулаком о стенку.  Открыв бутылку воды, с жадностью стал пить, запрокинув голову.  Живой, булькающий звук воды,  успокаивал…
Но, именно  этот, успокаивающий звук воды, хотя и слабый, на мгновение отвлёк внимание  Зубра  от другого  звука.  Его натренированный слух, привыкший  к самым слабым шорохам и звукам, его не услышал. Напившись, он подошёл к кровати и лёг, уставившись взглядом в матрас, лежащий на верхнем ярусе.  

С. КИМ.

Продолжение следует.