— Ты, прав, Загорский, в том, что твоя философия, как ты говоришь, это философия таких же, как ты, подонков, для которых сам человек и его жизнь ничего не стоят. Поэтому ты и окружил себя себе подобными тварями, как ты говоришь, способных руку отхватить. Они ведь действуют по твоим принципам. А вернее, беспринципности. А что касается собак, они действительно хозяев не выбирают. Считай, что твоему Алмазу не повезло, — при звуке своей клички, пёс поднял голову и посмотрел на Глеба.
— Да, друг, сочувствую я тебе, — и Глеб подмигнул псу, словно старому знакомому.
Он заметил, что во время их "беседы" с Загорским, Анжелика с сыном потихоньку продвигается к двери, выжидая момента, когда можно будет хоть каким-то путём вытолкнуть мальчика за дверь. Глеб старался всеми способами отвлечь внимание их палача. Но Загорский тоже заметил эти её уловки, и, усмехнувшись, приказал им вернуться за стол. Подойдя к бару, он налил себе полстакана коньяку и выпил, между тем, не переставая зорко следить за своими пленниками.
— Мне приходится пить одному, — снова наполнил он стакан. — Я вижу, что никто из вас, даже ты, Анжелика, — обратился он к сестре, — не желает разделить "радость" нашей встречи. — И залпом вылил содержимое стакана себе в рот. Несмотря на то, что выпил он немало, он всё ещё крепко держался на ногах. Но, наливая себе коньяк в очередной раз, он слегка покачнулся. Наблюдая за ним, Глеб вдруг заметил, что между Загорским и его бывшей женой есть сходство. Конечно, молодая и красивая женщина мало чем походила на этого крупного мужчину, вступившего в завершающий этап "зрелого возраста". — Да, ему где-то около семидесяти, — подумал неожиданно Глеб. И это сходство, которое он неожиданно обнаружил, было, скорее всего, не внешнее, оно проявлялось в их поведении, манере говорить, смотреть на людей. И он вспомнил жену в гневе, злость и холод в глазах очень "роднили" их. Но мысли Глеба неожиданно были прерваны голосом Загорского. И обращался он к нему, к Глебу.
— Ты что же думаешь, Сафронов, я пойду в тюрьму на весь остаток своей жизни? А выкуси! — он хотел показать Глебу фигу, но вспомнив, что руки у него заняты стаканом и пистолетом, вдруг громко рассмеялся, — Ну и везучий ты, сука, Сафронов, я тебе даже кукиш свернуть напоследок не могу.
 Его последние слова встревожили и Глеба, и Анжелику, она испуганно посмотрела на Глеба, а затем на брата.
— Игорь, что ты задумал, я прошу тебя, пожалуйста, умоляю! — по щекам её текли слёзы. Мальчик, увидев плачущую мать, обнял ее, прижавшись всем телом. Глеб, с ненавистью сжав кулаки, в упор смотрел на Загорского.
— Костик, подойди ко мне, — обратился он к нему. Мальчик нерешительно посмотрел на мать.
— Ну, что же ты, парень, я ведь тебя всегда любил, чего же ты сейчас боишься?
Костя, освободившись от объятий матери, встал, и, подойдя к дяде, смело посмотрел ему в глаза.
— Молодец! — одобрил он поступок ребёнка. — А взгляд у тебя, как у отца. Правду говорят, "сколько волка не корми, он в лес смотрит". Но ты ещё не волк, ты волчонок.
— Я не волк, я человек, — он смотрел в глаза Загорскому, не пытаясь отвести взгляда. — Это чем же тебе волки не нравятся? — снисходительно глядя на мальчика, произнёс Игорь Михайлович. — А Маугли кто воспитал? — Волки! — не дождавшись ответа от Кости, почти выкрикнул он.
— Это были хорошие волки, дядя Игорь. — Дядя! — передразнил он мальчика. — Но ты прав, это были хорошие волки! Если они не съели этого мальчика, в отличие от волка, съевшего Красную Шапочку. — Волки тоже разные бывают, как и люди, Костя, ты это запомни, — Загорский перевёл взгляд на собаку.
— Хочешь, я тебе Алмаза подарю? — Мальчик посмотрел на отца, на собаку и утвердительно кивнул головой.
— Алмаз, — произнёс Загорский, пёс встал и повернул к нему голову. — Иди ко мне, Алмаз, — когда собака подошла, он обратился к Косте.
— Ну, вот, теперь его хозяин ты, слышишь, Алмаз, вот твой новый хозяин, служи ему…
— Дядя Игорь, я не хочу быть ему хозяином, мы лучше с Алмазом будем друзьями, — и он обнял собаку за шею. Анжелика с тревогой смотрела на сына и брата, но сказать что-то не решалась, понимая, что выпил Загорский уже более чем достаточно. Поведение Загорского взволновало и Глеба. Он не знал, что может в любую минуту "выкинуть" этот человек.
— Что ты задумал, Загорский? — Глеб приподнялся, и, стоя у стены, с тревогой наблюдал за ним. И хотя от усилий встать на ноги у него закружилась голова, он старался держаться свободно, не давая Загорскому возможности увидеть его слабость.
— Испугался, Сафронов, не переживай, я своих родственников не убиваю. А сестру и племянника, чтобы тебе было известно, я всегда любил. Хотя, ты ведь и не веришь в то, что я способен кого-то любить, — усмехнулся он.
— Вот что странно, — начал он неожиданно, — за те сокровища, что нашёл твой отец, я лишил его жизни, а теперь, как я понимаю, сокровища эти пролежали столько лет в подземелье, чтобы их взял ты. Я ведь догадывался, что они где-то под этой старой усадьбой, да и сестрица моя в твоих бумагах порылась….
— При последних словах брата, Анжелика вздрогнула, словно открывшееся предательство по отношению к Глебу заставило её пережить всё заново и осознать всю подлость своего поступка.
— Можешь быть спокойным, господин Загорский. Если эти сокровища действительно там…, — Глеб сделал паузу, — где я увидел их… во сне, я отдам их тем, кому они принадлежат. Церкви и монастырю. Ясно?
Загорский, вскинул голову, последние слова Глеба, поразили его. — Во сне говоришь? — глядя на него, немигающим взглядом, произнёс он.
— Да, когда мы с Варей скрывались в подвале от твоих головорезов. И знаешь, кто указал мне комнату, где они лежали? — и он с вызовом и ненавистью посмотрел в глаза Загорскому.
— Женщина в красном платье, — после небольшой паузы произнёс он. — Правда, лицо её было закрыто капюшоном. Я не смог его разглядеть. — Последние слова Глеба, заставили Загорского побледнеть.
Загорский вскрикнул, стакан, который он держал в руках, выпал, и, ударившись об пол, разлетелся на мелкие осколки, вперемешку с тёмными брызгами коньяка.
— Константин, — обратился он к мальчику, — иди к отцу и забирай своего…, — он хмыкнул, — друга.
Мальчик, держа пса за ошейник, пошёл к стене, где стоял Глеб.
Загорский взял бутылку, и, перевернув её, стал пить из горлышка оставшийся коньяк. При этом не забывая держать пистолет, направленный на Сафронова.
— Ну вот, пожалуй, и конец! — оторвавшись от бутылки, произнёс он, глядя мутными глазами. — Хотя вряд ли я скоро встречусь с теми, кого когда-то убрал со своего пути. Сначала мне надо пройти все круги ада, как там, у Данте, сколько их было, Сафронов? — Загорский рассуждал вслух, будто не замечая окружающих его людей, словно пытался оценить себя и свою жизнь в последнее её мгновение…
 Он стоял в простенке между окнами, словно знал, что снайпер только и ждёт, когда он, Загорский, займёт удобную позицию для… снайпера. Но, похоже, что Загорского это не волновало. Взгляд его стал безумно-отрешённым. Он как будто что-то увидел, что для других было невидимым. Может быть, в одурманенном алкоголем мозгу возникли образы тех, кто пришёл спросить с него за все его злодеяния. За всё то, что он совершил в своей жестокой и, как он теперь, наверное, и сам понимал, — бессмысленной жизни. Он вдруг улыбнулся чему-то, но улыбка эта была печальной.
— А ведь Нина, твоя мать, Глеб, — он на мгновенье замер и отрешённо произнёс, — в тот свой последний вечер была в красном платье. Ну да, в красном платье, я-то помню…
С. КИМ.
Продолжение следует.