"Куда уходит детство? В далекие края…". Но в памяти оно остается навсегда, и с годами все события давних лет становятся ярче и дороже. И каждому есть что вспомнить…
Накануне светлого праздника Воскресения Христова я мысленно побывал в своем далеком детстве. Как тогда отмечали Пасху? И всплыл голодный 1947 год…
О том голодном времени мало пишут и говорят. Конечно, по последствиям его не сравнить с трагическим  тридцать третьим, но и послевоенный голод немало людей не пережили. А случился он после засухи в первом послевоенном году…
Нашей семье из семи человек было особенно тяжело. Дело в том, что отец работал агрономом в МТС, и потому считался служащим. А это значило, что приусадебной земли ему было положено вдвое меньше, чем обычным хуторянам. Огород же тогда был главным кормильцем сельчан. Так что, выращивали мы вдвое меньше, чем хуторяне.  К тому же на  трудодни в колхозах хоть что-то давали, а на очень скромную зарплату служащего с трудом можно было прожить одному человеку. А тут пятеро детей мал-мала меньше!
К весне сорок седьмого  у нас  кроме кормовой свеклы ничего не осталось. Благо природа позаботилась, и рано появились крапива и конский щавель. Из них-то и готовила мать борщ. Из-за малокалорийной пищи животы у нас были,  как у представителей  голодных племен Африки. Ни свиньи, ни кур не было, а корова перестала доиться за три месяца до отела, который ожидался после Пасхи…
И подоспел праздник праздников. Все, стар и млад, с нетерпением ожидали Великого Светлого дня и каждый, по мере своего достатка, готовился к нему. Необходимой частью пасхального стола были яйца, сваренные в шелухе лука, кулич (именуемый "пасхой"), сыр из творога, пироги…
У зажиточных (а ими были в основном малосемейные) к этому прибавлялось сало, колбаса, окорок и даже зажаренный поросенок. Мы же из-за нищеты ни в какую категорию не входили. Потому и царило в семье грустное настроение…
Много лет спустя я начал собирать дореволюционные журналы. Знакомство с каждой новинкой начиналось у меня одинаково: проверял, есть ли в подшивке пасхальный номер. Не знаю почему, но нередко именно этот праздничный выпуск отсутствовал. То ли его специально уничтожали, в основном, в тридцатые годы, чтобы не дать повода для обвинения владельца журнала в верности прежним нормам жизни и нежелании перековываться на новый лад, то ли в те времена пасхальные выпуски зачитывались, как говорится, до дыр, а великолепные гравюры о Воскресении Христа в журналах вырезались, чтобы хранить вместо икон, что делало его непригодным для подшивки.
Не трудно понять каждому мою радость, когда в журнале "Живописное обозрение" за 1893 год в прочитал великолепное описание дореволюционного празднования Пасхи. Прочитал и запомнил почти как стихотворение. А звучало оно так:
"Далеко пронесся в ночной тишине гром пушечного выстрела и эхом повторил емкий первый удар Исаакиевского колокола… За ним другой, третий. Загудели колокола соседних церквей, и, все разрастаясь и усиливаясь, мешаясь с громом пушечных выстрелов, понесся над столицей радостный праздничный благовест…
Христос Воскресе!
Ярко горят огнями бесчисленных свечей храмы. Радостно светятся лица сотен тысяч молящихся. Духовенство в блестящих серебристых ризах. Толпы народа в праздничных платьях, веселый говор и торжественное пение многочисленных хоров вырываются из пределов церкви, и звонко разносится во влажном воздухе и всюду без конца, без края поцелуи…
Христос Воскресе!
Оживились улицы, залитые светом фонарей и иллюминаций. Отступил побежденный светом мрак ночи. Гремят экипажи. Широкая волна народа движется  по тротуарам. И тут, и там слышатся радостные пожелания, приветствия и без конца, без конца поцелуи…
Христос Воскресе!
Освещены подъезды и окна громадных домов, Не гасятся всю ночь огни на  лестницах. По-праздничному убраны квартиры. Как снег белы разостланные на столах скатерти. Сверкает посуда, и аппетитно выглядывают пасхальные яства. Веселы и хозяева, и гости. И в бедных, и в богатых квартирах все одни и те же сцены и без конца, без конца поцелуи…
Христос Воскресе!
Забыты на время невзгоды и горе, Утихли в ночь Пасхи вражда, неприязни. И старый, и малый все празднику рады. И всюду лишь слышны одни поцелуи…
Христос Воскресе!
В ночь Пасхи святую вся Русь необъятная сливается в тесную семью неразрывную. Подавлены страсти, сравнялись сословия, нет в ту ночь богатых и бедных. От тундр бесконечных, песков туркестанских до Волги, Невы и ущелий Кавказа слышны поцелуи. Колеблется воздух и всюду несется…
Христос Воскресе!.."
Не правда ли, яркое описаний всенародного ликования?!
И как не пытались атеисты Ярославские всех мастей искоренить его в памяти народной, но он жил и был, хотя и неофициально, для всего народа одним из главных праздников.
В канун Пасхи голодного года и я уже мог читать. До беспредела увеличилось бы наше горе, если бы такое описание праздника мы прочитали! Разве можно было даже мечтать не только о жареном поросенке, но и об обычном крашеном яйце не приходилось думать.
В церковь мы не ходили, да и мать не находила времени посещать службы. Не планировала она идти на праздничное богослужение и в ночь на воскресенье. Не с чем было.
В субботу накануне Пасхи мы с братом решили пойти на рыбалку. Уже второй день вода в речке прибывала, и она начинала выходить из берегов. Значит, наступило время для ловли рыбешек загребком. Эта снасть очень проста: на дугу натягивается сетка, а к верхней части дуги прикрепляется длинный шест. Ее можно забрасывать с берега и тралить. Обычно при половодье мелкая рыбешка держится в заводях у самого берега. Ее-то мы и собирались ловить, с нетерпением ожидая весеннего разлива речки. Еще зимой мы сами сплели сеть для загребка и теперь пришло время испытать на деле новую снасть.  Радовались мы и тому, что возможно к празднику  наловим хотя бы на уху.
Необычная картина предстала перед нами, когда мы слезли с печки:  перед маленькой, почерневшей от времени иконкой стояла на коленях мать и молилась. Трудно было разобрать скороговоркой произносимые слова и только в конце скороговорки четко слышалось: "Помоги, Господи!.. Не дай умереть рабам своим!.."
Мы тихо вышли из хаты, но прежней радости от предстоящей рыбалки уже не было. На востоке только занималась заря, а мы уже были на берегу. Все соперники еще спали, и мы были одни на берегу.
Десятка два  плотвичек и несколько пескарей уже были в ведре, когда  в большой заводи увидели плавающего поросенка.. Он медленно кружился вместе с водой и обломками веток, то приближаясь к берегу, то удаляясь, но, не выходя на стремнину. Естественно, жизнь уже покинула его.
"Как он тут появился? — недоумевали мы, — Поблизости нет свиноферм… Скорее всего у кого-то на дальних хуторах быстро поднимавшаяся вода развалила сараюшку и обитатель ее не мог выскочить. А плавать свиньи не умеют. Во всяком случае, долго".
 В утренних сумерках он казался особенно белым и буквально завораживал…
— Беги домой и позови маму, — принял решение старший брат (ему уже было десять лет). — А я пока постерегу, чтобы не  уплыл.
  В. Мокротоваров.
Заслуженный журналист Кубани, Заслуженный работник культуры России.
с. Сергиевское.
(Продолжение  следует).