(Продолжение. Нач. в № 80 "КЗ” от 13.10.2012 г.)
Именинник важно поклонился и, не улыбнувшись, не сказав ни слова в ответ и, по-моему, даже не взглянув в сторону зардевшейся жены, прямиком прошёл к столу. Я опешила. Но, собрав всю свою волю в кулак, настырно продолжила:
— И преподнести вам небольшой подарок…
— Как, ещё один! — вскинулся он. — Один подарок мне уже сегодня преподнесли!
— Не сомневаюсь, — идиотски радостно ответила я. — И я тоже хочу внести свой вклад в это благородное дело.
Я достала из-за спины итальянский галстук, что купила мужу перед самым отъездом. Он милостиво, другого слова я не могу подобрать, принял у меня из рук подарок, ещё раз кивнул и, ни слова не говоря, уставился на Веру. Она под его пристальным взглядом покраснела ещё больше и торопливо произнесла:
— Серёженька, я тоже поздравляю тебя, — при этом она неловко чмокнула мужа в щёку.
Он даже не шевельнулся. И мне вдруг захотелось его убить, убить прямо тут, в комнате, тупым столовым ножом. Убить, замотать в плед и лунной ночью, как в кино, закопать его вонючий труп в глубокую яму. Я даже знаю, где есть такая. И рыть не надо. Он в ней и так будет здорово смотреться.
А Вера тем временем извлекла откуда-то шикарный набор французской мужской парфюмерии:
— Вот, — сказала она, — это тебе. И ещё, прости, что я забыла и не отнесла…
— Ладно, Верунчик, — перебил он её и, наконец-то, соизволил улыбнуться, — забыто. Но чтобы это было в последний раз.
Верунчик была на седьмом небе. А я, к сожалению, могу только догадываться, что и куда забыла отнести его образцово-показательная жена. Далее всё пошло более или менее. Когда шампанское было выпито, а выпито оно было быстро, мы перешли к коньяку. Где-то после третьей рюмки именинник вдруг спросил:
— Эллочка, а вы замужем?
— Нет, а что? — насторожилась я.
— Просто я подумал, что вам давно пора это сделать. Семья — ячейка общества. И нам надо, чтобы таких ячеек было как можно больше. Вот если бы Верунчик не вышла за меня в своё время, то, вероятнее всего, и она была бы потеряна для будущего. Да, Вера? — и не дожидаясь ответа, продолжил. — Как и всякой слабой женщине, вам, Элла, нужен муж, хозяин. Чтобы он приучал вас к порядку, к аккуратности, во всём, всегда и везде. Вот лично мне кажется, что вы разбрасываетесь своей жизнью.
Желание убить его стало ещё сильнее. И, чтобы не выдать своих истинных чувств, я молча кивала головой.
— Вот видите! — воскликнул этот доморощенный Торквемада. — Я, как всегда, прав. Но вы знаете, Эллочка, переделывать на свой манер женщину — кошмарная работа! Она постоянно норовит сорваться с крючка!
— Так не переделывайте! Принимайте и любите её такой, какая она есть, какой её сотворили до вас Бог и родители! — не выдержала я, и в сердцах стукнула кулаком по столу.
На какое-то мгновение Сергей застыл с открытым ртом, а потом, нервно засмеявшись, ответил:
— Нет уж, душечка, такая теория не для меня. Я двадцать лет служу в армии, и перевидал много разного народу. И всех учил. И все меня боялись. И всегда делали так, как я хочу.
— Так вам нужно, чтобы и Верочка, ваша жена, вас боялась?
Мы оба одновременно посмотрели на неё. Она сидела в уголке дивана вся сникшая, несчастная. Я снова повторила свой вопрос, в то время как моё сердце наполнилось жалостью. Но мужчина вскочил и, не говоря ни слова, побежал в коридор, принёс комнатные тапочки и с торжествующим видом водрузил их на стол.
— Что это? — недоумевая, спросила я.
— Тапочки, Эллочка, тапочки. Обыкновеннейшая домашняя обувь.
— Ну и что?
— Что?! — вскричал он. — А вы знаете, что вот уже на протяжении пяти лет я учу эту женщину ставить их в прихожей правильно.
— А что, тапочки могут стоять неправильно? — откровенно засмеялась я.
— Да-с, душечка, могут!
— Это интересно, расскажите, прошу вас, — едва сдерживая себя от злости, елейным голосом попросила я. И он купился.
— Хорошо, Эллочка. Вы, должно быть, догадываетесь, что в казарме всё всегда находится на своих местах.
— Догадываюсь. Но никак не пойму, при чём тут Вера и эти дурацкие тапочки.
— Сейчас поймёте. В казарме тапочки тоже стоят в строго определённом для них месте и, к тому же — параллельно, то есть, рядышком. Носок к носку, а пятка к пятке. Понимаете, вы меня понимаете? А что вот уже пять лет делает Вера?
— Что? — удивлению моему не было предела, даже злость прошла.
— Она их ставит не параллельно…
— А как? — выдохнула я.
— Она их ставит перпендикулярно! — победоносно вскричал он. И тут же, прямо на столе, продемонстрировал, что бестолковая Вера творит с бедными тапочками.
Я обалдела, я просто обалдела. Я потеряла дар речи, способность разумно мыслить и связно говорить. Раскрыв глаза и рот, я смотрела на то, как Верин муж, исходя праведным гневом, переставлял тапочки по столу, приводя их то в состояние параллельности, то в состояние перпендикулярности, то снова параллельности. Я глядела на Веру и думала: "Что с нами делает одиночество. В какие пропасти бросает?"
Однажды у меня состоялся разговор о женской любви с одним весьма уважаемым человеком. И он сказал тогда одну фразу: "Бедные женщины, жаль мне вас!" В этот момент я искренне пожалела и Верочку, и себя, и всех женщин на всей земле какой-то глобальной жалостью. Мне захотелось зарыдать во весь голос, глядя на то, как он упражняется с тапочками. Слёзы душили меня. И чтобы не разрыдаться прямо у них на глазах, я встала и, пробормотав "Извините, мне завтра рано вставать", вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь, оставив их вдвоём. Утром проститься со мной никто из них не вышел.
А. Иванова.
|
