(Продолжение. Нач. в № 21 "КЗ” от 21 марта 2012 г.)

Прикинув расстояние до населенного пункта, Аслан посмотрел на часы. Они показывали девять часов вечера. Еще с полчаса он терпеливо всматривался в открывшиеся перед взором дома и улицы. Пребывая в напряжении, и не выходя из-за укрытия, сейчас он напоминал охотника, который, преследуя добычу, детально планировал все свои дальнейшие действия. 

В первую очередь, решил для себя, надо убедиться, что здесь не возникнет каких-либо помех в случае возможной госпитализации больного по проселочной дороге. Уж больно сильно пострадавшим от военных действий выглядело село: казалось, не было ни одного дома, которого бы не коснулась война. На одних были следы от пожаров, другие были изуродованы осколками от бомб и снарядов, а последняя из построек вообще представляла собой груду развалин. Убедившись, что кругом ни души, Аслан решился, наконец, выйти из своего укрытия. Он еще раз осмотрелся по сторонам и начал спускаться вниз. В рассеянном свете уже появившихся на небе звезд трудно было различить дорогу, ведущую в село. Пришлось идти наугад.

Он долго разыскивал нужный ему адрес, пока не услышал стон, который раздался где-то рядом. Но где? Зажженной спичкой осветил дорожку и увидел перед собой темное пятно, о которое чуть не споткнулся. Прямо на земле перед ним лежал человек. Что он здесь делает? Аслан наклонился к нему, хотел было помочь приподняться, но незнакомец быстро ухватился за нож, который лежал рядом: "Уйди!"— прохрипел. "Тронешь — убью!". И по тому, как прозвучала эта угроза, как сверкнули недобрым светом в темноте глаза, понял— рисковать не стоит: ведь этот взбесившийся тип может осуществить сказанное. И он направился к первому попавшемуся на пути дому. Его приближение почуяла собака, неожиданно выскочившая откуда-то, и с хриплым лаем бросившаяся в сторону ночного гостя. Аслан даже не обратил на нее внимания. Продолжая свой путь, он поднялся по разбитым ступенькам на крыльцо. За занавесками окон угадывалось какое-то движение. После стука в дверь на пороге появилась побывавшая у него на приеме женщина.

— Я вас уже не ждала, — смущенно произнесла она, — помогите перенести в дом раненого сына, сама не в силах поднять его…

Она направилась в темноту к человеку, лежащему на земле. Вслед за нею поспешил и Аслан. Внимательно вглядевшись в него, покачал головой: надо же, а он в темноте не заметил на нем бинты…. Склонившись, Аслан хотел было пощупать пульс, поскольку тот лежал без движения, но женщина опередила его. Она ухватила сына под мышки и потащила к дому. Аслан едва успевал за ней, придерживая раненого за ноги.

— Кто?.. За что его так? — поинтересовался.

— "Свои", сказал, "боевики". Что-то не так сделал, как хотели...

— Он что — из моджахедов?

Чеченка, глубоко вздохнув, пожала плечами:

— Да поди разберись, кто он теперь…

В комнате, куда внесли раненого, царил полумрак. Хозяйка специально не стала зажигать свет, чтобы не привлекать внимания любопытных, а ограничилась лишь двумя свечками. С тех пор как на их земле шла война, никто из селян не решался поддерживать друг с другом прежние доверительные отношения. Не стала рисковать и она — кто знает, какой стороной обернется для них сегодняшняя ночь. Слабый огонек осветил лицо раненого — молодого парня, уже заросшего щетиной. Голова, грудь, плечо его кое-как были перевязаны. Аслан внимательно стал осматривать своего ночного пациента — тело его пылало жаром. И несмотря на то, что раны были в общем-то неопасные для жизни, окровавленная одежда и бурые пятна на теле юноши производили такое впечатление, будто этому человеку осталось жить совсем немного. "А ведь этого могло и не случиться, живи человек своим разумом, а не чужим", продолжая осматривать юношу, размышлял Аслан. "Да и вряд ли война была такой длительной, такой жестокой, если бы не эти ублюдки, продавшие свои души дьяволу…". Он и не заметил, как кулаки его автоматически сжались:

— Я не стану его лечить,— глухо произнес Аслан. — Будь даже он семи пядей во лбу…

Доктор поднялся, давая понять, что разговор окончен и ему пора уходить. Он взглянул на хозяйку дома, стоявшую у постели больного с приготовленной посудой для обтирания. У старой женщины затряслись губы. Она шумно всхлипнула, пытаясь сдержаться, и вдруг разрыдалась:

— Неужели никто.., совсем никто не проявит сочувствия? — запричитала чеченка, не поднимая головы. И тут же, не раздумывая, бросилась к ногам доктора, подняла мокрое от слез лицо и с мольбой в голосе стала просить:

— Ради Аллаха, помоги.., спаси сына!...

И чувство долга перебороло появившуюся минуту назад ненависть. "Ты врач",— твердил себе Аслан, извлекая из сумки медикаменты. "У тебя одна из самых важных профессий на земле — спасать людей. Ты должен оказать помощь… Должен, должен…". Он ловко набрал в шприц обезболивающее и сделал укол раненому, сострадательно добавив:

— А теперь ему нужно поспать.

Всю ночь Аслан дежурил у постели своего пациента, наблюдая за его дыханием. Не отходила от сына и мать. Она нежно поглаживала его по руке и с разрешения доктора промокала засохшие губы влажным полотенцем. Юноша на какое-то время приходил в себя, выкрикивал чьи-то имена, бормотал что-то про взрыв…. Потом утихал, а через минуту-другую все повторялось вновь. Вместе с женщиной они привели его в порядок, затем аккуратно перебинтовали раны:

— Ничего, Бог даст, поправится,— как бы про себя заметил Аслан. Услышав надежду в словах спасителя, чеченка оживилась. И, как бы оправдываясь за непутевого сына, стала рассказывать о своей жизни, то и дело поглядывая на доктора — как воспринимает он ее исповедь.

—Чего греха таить,— созналась хозяйка дома,— не святые мы. С тех пор, как потеряла мужа и старшего сына, сотрудничавшего с федералами, все пошло прахом. Перебивались, как могли. На шее у меня, кроме этого,— она кивнула в сторону уснувшего,— еще двое. Я в лес ходила за черемшой, ягоды собирала. А он — кому дрова пилил, кому скотину пас. Да разве этим заработаешь? Сколько таких семей как наша!... Все потеряли мы с этой проклятой войной…

Т. Попова.
(Продолжение следует).