 (Продолжение. Нач. в № 21 "КЗ” от 21 марта 2012 г.) … Положив трубку на рычаг, Аслан оставался неподвижно сидеть у телефона, наслаждаясь чувством благодарности и облегчения, которое охватило его после разговора с этой удивительной русской женщиной. Он твердо знал, — Мария любила его, беспокоилась о нем, несмотря на время и расстояние, разделявшее их сердца.
Да и она продолжала жить в нем. И он не мог ничего с этим поделать. Откровенно говоря, Аслан и не стремился изгнать ее из своей души, из своих мыслей. Ему по-прежнему казалось, что он встретил женщину, о которой всегда мечтал. Она казалась ему совершенством, которому нет предела. И бороться со своим чувством было невыносимо трудно. Он, как мог, хранил в себе свою тайну и мечтал внести в их отношения ясность. Но до ясности было ой, как далеко…
И все же высказывания любимой женщины о причастности его соотечественников к чудовищным терактам задела за живое. Грязная античеченская позиция продажных газет, телеканалов сделала свое дело, она предприняла все, чтобы разорвать те дружеские узы, которыми в недалеком прошлом были скреплены оба народа. Она могла навредить и их отношениям с Марией. "Не пора ли закончить войну в наших головах?". И тягостные мысли, пришедшие не только после их разговора, но и после многих бессонных ночей, легли на бумагу:
Горит земля во всех концах планеты.
Тревогой полон мир от разных бед.
ТВ ж вещает и твердят газеты:
Везде, где плохо, там "чеченский след".
И пусть беда случилась за границей,
Но если там раздался звон монет,
Почудились кому-то наши лица.
В эфире тут же: — Есть "чеченский след".
И пусть чеченцев не было и близко,
И пусть среди заказчиков их нет,
Но сразу злополучная приписка
Вещает на весь мир: "чеченский след".
И так, дошло все это до маразма,
И длится этот фарс немало лет.
Ну как тут обойтись нам без сарказма,
Когда везде, во всем — "чеченский след".
И к черту все: презумпция, законы,
И пусть похоже все это на бред.
Сегодня правы те, на ком погоны.
Им чудится везде "чеченский след".
А нам, чеченцам, видится другое,
У нас на все вопросы — свой ответ:
Мы видим в нашем горе, непокое,
В трагедии своей — "чертовский след".
"Родной, любимый! Я долго не могла успокоиться после нашего разговора. Твой тихий, спокойный голос так резко контрастировал с тем взрывом, который до сих пор словно гремит в моих ушах. Знаешь, до этого дня все события, происходящие в Чечне, я принимала как-то отстраненно. Я жалела несчастный твой народ, доведенный войной до отчаяния, негодовала против непонятной мне жестокости террористов, но все это проходило мимо, лишь краешком, касаясь души. Все это было не со мной. Но вот появился ты, заполнил собою всю мою жизнь, все мои дни и твоя боль стала моей болью, твоя радость — моей радостью. Сегодня я испытала настоящий ужас, узнав о том взрыве в центре Грозного. Я представляла тебя в этом аду и молила Бога, чтобы ни один осколок не коснулся твоего тела, твоей души. А потом я услышала твой голос, такой безмятежный и поняла: ты взволнован тем взрывом куда меньше, чем я. Потому что ты привык. Ты живешь в этом аду, и он, как ни парадоксально это звучит, стал частью твоей жизни. Только теперь я в полной мере осознала слова из первого твоего письма ко мне: "…я живу в Чечне, где никто не смог бы дать себе гарантию, что вечером вернется домой живым". Я так жалею сейчас, что не смогла тебя понять, не смогла (или не захотела тогда?) заглянуть в твою душу. Мои глаза были закрыты, мое сердце еще спало. Просто я действительно привыкла к плавному течению событий, к тихим чувствам. Твоя напористая страстность поначалу ошеломила, даже испугала. Я привыкала к тебе и влюблялась постепенно. Я лелеяла поначалу больше свою гордость, чем нашу любовь. Вот почему тогда закрыла перед тобой дверь. …А сегодня, после того взрыва, мне позвонили девчонки (помнишь, мои соседки по комнате?) Они раскрыли мне глаза на мою вину, на твою боль… Я не знала. Ты ничего мне не сказал… Ты ведь тоже гордый, но какой, оказывается, ранимый. Оказывается, ты ушел тогда от моей двери и пошел в номер к моим знакомым. Они приняли тебя, как своего, как родного. Вы говорили, читали стихи. Ты оглядел наших друзей, теперь они были твоими тоже, и, прощаясь, сказал: "Я очень благодарен вам за теплоту, за искренность… Рад, что познакомился с такими прекрасными ребятами из России. Жаль расставаться …". Все заметили твою подавленность. Я никогда не прощу себе — теперь я знаю: в твоих глазах были слезы... Я не видела твоих слез, я не знала о них. Но сегодня, сейчас, они жгут мое сердце. И мне больно. Очень больно. Прости меня за мою невольную жестокость, за непонимание прости. Пусть поздно звучат эти слова, но ты все равно прости. Ты попрощался и ушел. Не ко мне — в свой номер. Я лежала тогда в своей постели и тоже проливала слезы. Но что такое женские слезы в сравнении с мужскими? Я ждала тебя, а ты не шел, я звала тебя, а ты не слышал. Теперь я знаю, что то же самое чувствовал ты. Нет сейчас большего желания, чем быть с тобой рядом, касаться тебя, ощущать твое тепло, слышать твое дыхание… Ты рядом — и все прекрасно, И дождь, и холодный ветер. Спасибо тебе, мой милый, За то, что ты есть на свете! Спасибо за эти руки, Спасибо за плечи эти, Спасибо тебе, любимый, За то, что ты есть на свете. Подумай, ведь мы могли бы Друг друга совсем не встретить, Спасибо тебе, любимый, За то, что ты есть на свете! Я молю тебя об одном: ЖИВИ! Пусть далеко, пусть не со мной, но живи. Люби меня, вспоминай хоть изредка в круговерти своих дней и знай твердо: я люблю тебя. Я приложу все силы свои, чтобы увидеть тебя снова. Не во сне — наяву. Мы встретимся, правда? Кажется, только теперь я узнала и поняла тебя, как себя. Жду. Верю. Надеюсь.
Твоя Мария". |
