Поселок сахарного завода в период моего детства был чудным уголком станицы. Благоустроенные коттеджи и квартиры в двухэтажках для рабочих и специалистов предприятия. Свой детский сад, новая школа, заводская столовая, парк, ДК. По весне микрорайон утопал в вишнево-яблочном цвету, зелени тополей, лип, ясеней.
Мы уже пользовались сетевым газом, тогда как другие жители райцентра мечтали о нем. Мамина сестра Матрена Георгиевна Демиденко со своей семье жила по другую сторону реки Гиаги. Ее муж дядя Ваня работал учетчиком в колхозе. Тетя Мотя всю жизнь была домохозяйкой. Когда наши родители были на работе, мы с сестрами любили ходить в гости к тете Моте, особенно, на каникулах. Не без дела, конечно. Мы с удовольствием помогали ей по хозяйству — за коровой присмотреть, в жаркий полдень отнести ей воды на пастбище, кур покормить, на огородных грядках сорняки вырвать. У нас-то огород маленький был, а у тети — гектар, наверное. Под раскидистой большой айвой стояли стол и лавки, а рядом — русская печка. На ней тетя Мотя готовила обеды и ужины. А в ней — пекла пироги и хлеба. Вот такой нехитрый быт.
Просторный уголок двора был всегда напоен таким богатым ароматом, таким неизъяснимо чудным, сызмальства знакомым запахом дома, уюта, семьи — теплым духом свежеиспеченного хлеба. Один раз в неделю тетя Мотя ставила квашню в таком количестве, чтобы нам булку хлеба дать и семье хватило до следующего раза. Мы любили наблюдать за тем, как тетя Мотя пекла хлеб, как она преображалась в эти часы, от нее тоже веяло теплом, уютом и запахом хлеба. Дело было не простое, требовало много времени и, конечно же, внимания. Это сейчас хлебопечение занимает часа два-три. А в то время опару ставили с вечера. Ночью к тесту, как к малому дитю, два-три раза вставать надо было. К утру оно было готово. И только потом в истопленную печь на яркие угли тетя ставила формы с тестом. Она часто приговаривала: «Хлеб не любит суеты и шума». Поэтому и мы вели себя тихо.
На всю жизнь запомнился образ тети у печи — светлый домашний ситцевый халатик, белые передник и косынка, скрывающая ее тугую косу, уложенную на затылке. Для работы возле печи у нее было много причиндалов — кочерга и кочережка, ухваты под стать тем формам, в которых выпекался хлеб... Ни мы — тогда, ни наша тетя понятия не имели о комплексно-механизированной линии с люлечно-конвейерной печью, расстойным шкафом, тесторазделочным агрегатом. Вместо механизмов у нее были руки и та нехитрая утварь, коей пользовались еще ее мама и бабушка. Не знаю, веровала ли она в Бога. Но нашу маму она часто поругивала, за то, что мы некрещеные. Папа был коммунистом, поэтому мы воспитывались в атеистическом духе. Закрывая заслонку в печи, чтобы теплый дух не выходил, тетя всегда крестилась и произносила: «С Богом». Через полчаса весь двор, казалось, заполнялся ароматом, исходящим из печи. В кадке еще оставалось тесто. Тетя Мотя решила испечь из него пампушки. Она ловкими движениями скатала шарики, приплюснула их ладошкой и разложила на большой металлический лист, который служил ей противнем. Наш двоюродный брат Вовка принес чеснок и мы дружно начали его чистить. Тетя потолкла белые зубчики в ступке, добавила водички, маслица. Этим соусом потом сдобрила пампушки, которые мы уплетали за обе щеки. Но это было потом. А пока мы ждали, когда хлеб испечется. И вот наступили те приятные минуты. Тетя Мотя достала румяные булки, похлопывая каждую своими ладонями. Смазала верхушки хлеба водой. Уложила на домотканое большое полотенце и укутала в одеяло. «Хлеб дойти должен», — проговорила она. В это время зашла соседка тетя Маруся.
— Мотя, дай булку мне. Когда спеку свой, отдам тебе. Семья в сборе, а я не успела хлеб спечь.
— О чем ты говоришь, Маруся, бери, ешьте на здоровье...
— Должна тебе сказать, уж больно вкусный хлеб у тебя всегда. У меня такой не получается.
— К хлебу, Маруся, надо относиться с любовью и лаской...
— Ну ты и скажешь. У тебя, видать, рецепт особый?
— Да не в рецепте дело. В хлеб душу свою надо вкладывать. А душа должна быть чистой перед тем, как квашню ставишь.
Тетя Маруся ушла, унося с собой увесистую нежно-румяную буханку. Нас позвали к столу — наваристый борщ налит по тарелкам. Тетя Мотя нарезала хлеб, корочка хрустела под ножом. В центр стола поставила глиняный глечик с пампушками, сдобренными чесночным соусом, миску с малосольными огурцами, кувшин с холодным молоком. Ничего вкуснее такого обеда, казалось, не может быть. Вечером мы отправились домой. Тетя дала нам буханку хлеба, пампушек, бидон молока.
— Прибегайте, воробушки, в четверг на новый хлеб. Буду ждать вас, — сказала она.
Давно все это было. Но картинки безмятежного детства всегда стоят перед глазами. С какой благодарностью и нежностью вспоминаю свою родину, родных людей. Блажен, кто предков с чистым сердцем чтит. Это Гете сказал. Нет уже давно наших родителей, тети Моти, дяди Вани. На том месте, где было подворье с айвой и русской печкой, построил дом и живет их сын Владимир. Напротив — дочь Лидия. Мы постоянно общаемся, поддерживаем те отношения, которые укрепляют нас, помогают в сложные моменты жизни.
Каждый из нас знает — к своему хлебу, как и к воде из местных водоносных горизонтов с раннего детства привыкаешь. С детства — и навсегда! Этот вкус тебя манит всегда. Куда бы ты не уехал потом, в какой стороне не жил бы, а нет ничего слаще и живительней отчего хлеба да воды из родных родников. Не перестаю сравнивать вкус первого ломтя хлеба из печи тети Моти с тем, который ем каждый день.
В. СТЕГНО.
г. Крымск. |
