Я родилась в советское время. Поэтому хорошо помню, какое у большинства нашего народа было отношение к религии. Мой папа, к тому же, был коммунистом с 1939 года, разумеется, атеистом. Он ежегодно подтверждал почетное в то время звание «Ударник коммунистического труда». В нашем доме никогда не было ни икон, ни лампад, ни других атрибутов православной церкви. Молилась ли наша мама, не знаю. Во всяком случае, мы никогда этого не видели. 

Помню только, иногда мама говорила: «Хасан, дети растут не крещенными, грех ведь». Папа отвечал на это: «Не бывать этому», — и уходил в свою комнату. Когда мы с сестрами подросли, разговор о нашем крещении с мамой все чаще и чаще затевала ее сестра тетя Матрена. Наконец, мама не выдержала ее натиска и согласилась: «Ладно, но Хасан не разрешит». На что тетя Матрена сказала: «А ему не обязательно знать об этом».

Однажды в воскресенье, когда папа ушел на работу, к нам пришла тетя Матрена — нарядная на загляденье. Они о чем-то пошептались с мамой. А потом мама достала свои и наши наряды.

— Сейчас мы пойдем в церковь, — объявила мама. И я, как самая старшая, догадалась, что нас окрестят. Как это должно происходить, не знала, но по дороге в церковь волновалась. Перед входом в церковь мама покрыла платками головы себе и нам. Я робко переступила порог храма. какой-то резкий запах ударил в нос. Позже тетя Матрена объяснила, что так пахнет ладан. Лики святых, казалось, смотрят только на нас. В здании царила какая-то таинственность. Посреди храма стояла купель с водой.

И вот вошел священник, стал перед нами, открыл большую, в красивом переплете, книгу и начал читать. Слов я не понимала. Потом он маленькой ароматной кисточкой помазал каждой из нас, сестер, лоб, руки и ноги. Моих сестренок окунули в купель, а мне только голову водой полили. Затем священник надел на нас крестики.

Когда мы пришли домой, папа уже поджидал нас, строгим голосом спросил:

— Где это вы так долго загостились?

Моя сестра Надя подбежала к нему и тихо сказала:

— Папа, мы видели царя.

— Да не царь это, а батюшка, — возразила я ей.

Мы показали ему подарки, которые нам подарили наши крестные родители и крестики на шее.

Папа сел, закрыл лицо руками:

— Вера, — обратился он к маме, — я же просил тебя не делать этого...— Резко махнул рукой и ушел в свою комнату.

— Да ведь хорошее дело сделали, никто об этом не узнает, — вслед ему сказала мама. Мы не понимали, почему папа был огорчен тем, что нас окрестили. Я в душе радовалась этому событию. Утром следующего дня я все рассказала своей самой близкой подруге Женьке. Она никак не отреагировала на это. Мне стало обидно, что она не разделила со мной радость. И поэтому на перемене своей новостью поделилась с учительницей и крестик ей показала. Она выслушала меня и сказала:

— Скажи маме, что в школу крестик носить нельзя. И не надо никому рассказывать, что ты была в церкви. Пусть это будет тайной. Крестик пришлось снять. Папа еще долго сердился на нас и маму. Он, оказывается, боялся, что его могут вызвать в партком и попросят объясниться, почему его детей окрестили в церкви. ...

Прошло много времени. Теперь-то я понимаю, почему тогда нужно было держать в тайне то событие, которое произошло с нами в тот далекий воскресный день. Но было обидно, что об этом нельзя рассказывать. Собственно, и сейчас, когда у христиан изменилось отношение к религии, крещение является таинством церкви.
В. СТЕГНО.