31 января 1943 года станица Келермесская была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. Полгода она жила в оккупации. О тех суровых испытаниях вспоминает жительница ст. Келермесской Тамара Михайловна Фирсова (Сердцова):
— Папа ушёл на фронт в первые же дни войны. О том, что он, старший сержант командир отделения Михаил Павлович Сердцов, погиб в бою 29 декабря 1942 года, мы узнали в 1943 году. Нас у мамы было трое детей. Трудно ей пришлось — согрей, одень, накорми. Но тогда все жили в одинаковых условиях. Переносить все тяготы, помогая друг друга по-родственному, по-соседски, было, конечно, легче, чем в одиночку. А ведь всё и сразу легло на женские плечи. Не только в нашей семье. И за малыми детьми надо было присматривать, и за глубокими стариками. Во главе угла стояла работа, которая давала хоть какую-то копейку, за которую можно было купить хлеб, мыло, керосин…
Оккупанты заселились в одночасье. Мне казалось, утром мы проснулись в другом государстве. Кроме немцев, в станицу пришли ещё и румыны. За порядком смотрели полицаи из местных. Вот они-то хуже немцев и румын относились к мирному населению. В первый же день расстреляли тогда Гоголева, Перегудова, Берегового, имён уж не помню. За что — тоже не помню. Мало что соображала тогда.
Осень и зима 42-43-го пришлись на оккупацию. Нас никто не щадил, заставляли работать при любой погоде. Всех — детей, стариков, женщин. Осенью из-за нехватки рабочей силы на колхозном поле осталась неубранной кукуруза. На ветру, на морозе вручную приходилось разгребать снег, поднимать кукурузные стебли  и ломать початки. Не хотелось этого делать. Но надсмотрщиков было больше, чем нас. Ремонтировали и дороги. Засыпали гравием ямки. Вручную грузили его на брички. Да и разгружали тоже вручную. Танки немецкие ходили по нашей станице или нет, не помню. Но от мотоциклов, машин, на которых разъезжало офицерьё, гул стоял днём и ночью.
Наша школа была превращена в конюшню, где немцы содержали своих лошадей. В школу мы, разумеется, не ходили. Находились в станице и военный госпиталь, и немецкий штаб. Детвора на улицу без надобности не выходила, чтобы не разгневать не столько немцев и румын, сколько полицаев. Не до игр было, во-первых, во-вторых, мы боялись нос высунуть из своих хат.
Все мы, и дети, и взрослые, ждали освобождения. Откуда эта вера в нас жила, не знаю, но мы знали, что наши придут и спасут нас. Помню, как тётя Катя Елисеева и тётя Маша Турик выхаживали красноармейца. В станице об этом знали многие, но, слава Богу, предателей и доносчиков не оказалось.
Страх и ужас пришлось испытать, когда прошёл слух, что составлены списки из числа станичных семей на расстрел. И наша семья была в тех списках, ведь папа коммунистом уходил на фронт. Но минула чаша сия всех келермессцев, не только нашу семью. Вовремя подоспели воины-освободители. Не успели враги исполнить свой гнусный замысел.
Покидали оккупанты нашу станицу как-то даже тихо. Не сказать, что в одночасье, но быстренько. Сначала госпиталь вывезли, потом штаб и штабные съехали, лошадей увели. Дня два после ухода оккупантов в станице свирепствовали полицаи, правда, более миролюбиво. Они не истязали людей, но хозяйничали по домам — отбирали вещи, продукты. А потом внезапно исчезли. Никогда их больше не видели.
Наши солдаты вошли пешим ходом. Их было не очень много. Конечно, мы были рады до смерти. Председателем сельсовета назначен был Рыков.
Перед оккупацией колхозных коров, зерно, кое-какое имущество было роздано по дворам на сохранение. А после ухода немцев население всё возвратило. Весна наступала на пятки, в "февральские" окна выходили пахать землю, засевали поля — фронту хлеб нужен был, армию кормить надо было. О себе никто не думал. Мы, дети, наравне со взрослыми трудились. Ахать и охать не приходилось. Из школы после уроков мы шли в поле или на ферму, помогали своим родителям, там нас понемногу подкармливали — кто хлеба кусочек на всех даст, кто маслицем подсолнечным польёт да солью присыплет.
Трудоспособными-то в станице были только наши мамки. Бабушки да дедушки оставались дома на хозяйстве, они же за малыми детьми приглядывали. Поздно вечером мы, школьники, делали уроки. Учились, полагаясь только на свою совесть. Кто-то из наших после войны выбился в "люди", конечно. Да и такие, как я — не лыком шиты, хотя окончить среднюю школу мне не удалось. Работала поваром долгое время. Потом — санитаркой в районной больнице. Считаю, что свою посильную лепту я и мои сверстники внесли в Великую Победу над фашистами. Верю, что Россия всегда будет свободна от врагов.
В своё время я была пионеркой, комсомолкой, коммунисткой. Горжусь этим. На протяжении всей жизни мне встречались хорошие люди, на которых можно было положиться в любой момент. Думаю, что и я такой человек, который и в наше время, несмотря на все "прелести" в жизни, последнюю рубаху отдаст, чтобы согреть другого.
Болею. Но духом не падаю. Сколько отведено, столько и проживу, выше себя не прыгнешь. В войну, в оккупацию, мы забыли вкус хлеба. По крошечкам делили его между собой. Теперь-то его — вдосталь. И это просто замечательно! Пока есть люди, которые его растят, будет мир на земле!
Вот о чём мне поведала наша землячка, пережившая всё, что выпало на её долю. Но не сломилась душой. А сколько их таких? Не счесть!
В. Затолокин.
Атаман
Келермесского казачьего общества.
На снимке:
Т. М. Фирсова.
Фото автора.