 (Продолжение. Нач. в № 21 "КЗ” от 21 марта 2012 г.)
— А ты — моя. Удивительно, столько времени прошло, мы давно не виделись, но мое чувство к тебе не ослабевает, скорее, крепнет…
— Если бы была возможность, я убежала бы с тобой на край света, хотя бы на день или два…
— А еще говорят, что любовь не выдерживает разлук…
Пообщавшись по телефону, они договорились напоминать о себе частыми звонками и письмами, по-прежнему надеясь на новую встречу, когда раскованно и самозабвенно снова отдадутся чувству, о котором так много сказано. Какой она будет, эта встреча? Что принесет с собой?. Что ж, и в эти годы не возбраняется мечтать…
3. МЫ — ЭХО, МЫ— НЕЖНОСТЬ, МЫ — ДОЛГАЯ ПАМЯТЬ ДРУГ ДРУГА…
Мария возвращалась с работы уже затемно. Не по-весеннему холодный ветер налетал порывами, пронизывая насквозь. Женщине не терпелось войти в спасительное тепло своего дома, обогреть тело и замерзшую душу, которая не переставала болеть, начиная с тех самых дней…
Родные стены не принесли облегчения. "На работе все же лучше, — подумала Мария. — Вид чужих страданий заставляет сосредоточиться, отвлекает от собственной боли".
Она устало присела на краешек дивана. Руки сами потянулись к фотоальбому, где на последних страницах жила ее любовь. Она вглядывалась в лицо Аслана, стараясь отыскать в нем отпечатки лжи… Тщетно… На нее по-прежнему смотрели ясные, правдивые глаза, она трогала пальцами четкий рисунок ласковых губ и не могла представить, что эти губы в состоянии произнести жесткие, беспощадные слова. Она перечитывала его письма, пыталась найти в них двойной смысл и не находила. Письма были такими нежными, такими ласковыми, их хотелось читать и читать, забывая о последней встрече, как о плохом сне. В ее голове снова и снова вставала сцена разлуки, в ее ушах продолжали звучать жестокие слова дорогого ей человека.
Когда Мария перевернула последнюю страницу, за окном уже молодел рассвет. Женщина опустила отяжелевшую от усталости и переживаний голову на подушку и, прежде чем закрыть глаза, несколько раз поцеловала дорогие строчки. Она снова, в который раз, твердила себе: "Успокойся. Ведь нет на свете такого чувства, которое не ослабевает, не стареет со временем. Ты знала это. Знала, что у этой любви нет будущего. Ты готовилась к разлуке…". И тут же упрекала себя за излишнюю доверчивость: "Сколько раз давала себе зарок - никогда и никаких чувств. Чувства нас унижают, обезоруживают, делают беззащитными. Но внутренний голос твердил обратное: "Но говорят, что без них нельзя жить, что мы дышим только тогда, когда любим". "Так отчего же так больно? Почему никак не могу изгнать из памяти его образ, его слова?"
… Там, в этом многолюдье, Мария искала только одно, родное ей лицо. Еще не отметив Аслана взглядом, почувствовала, как сердце рванулось к нему, всем телом подалась навстречу. Он подошел, пристально глядя в глаза, сказал:
— Нам надо поговорить.
Они выбрали укромный уголок. Какое-то время Аслан изучал это милое лицо, глаза, в которых читались удивление и растерянность, и, наконец, сказал:
— Нет, не могу. Давай, потом. Позже…
Еще не дослушав его до конца. Мария безошибочным женским чутьем поняла, о чем пойдет речь. "Что ж, все справедливо — у него семья…. Надо любой ценой постараться скрыть от него комства допускала такой вариант. И все-таки она отказывалась понимать: как мог он так поступить? Появившаяся боль в сердце вот-вот готова была прорваться наружу. Пытаясь овладеть собой, она обессилено опустилась на скамью, словно отдаляя тяжелую минуту разлуки, и молча принялась чертить носком туфельки замысловатые, изломанные линии. Опустошенно подумала: "Как моя жизнь".
Аслан же встрепенулся, опомнившись, растерянно оглянулся по сторонам, словно не понимая, где находится и глубоко вздохнув, сказал:
— Прости. Мы слишком далеко зашли. Нам надо поставить точку.
А через минуту выдохнул:
— Я, кажется, разлюбил тебя…
Она почувствовала, как тяжело дались ему эти слова, увидела, что он ощущает себя страшно виноватым перед ней за беспощадность и резкость своих слов. … Но не могла не задать еще один вопрос:
— Скажи, неужели ты меня никогда не любил?
— Прости, это было всего лишь увлечение…
Мария вдруг почувствовала, как ворот платья душит ее. А ведь она выбрала его сегодня, чтобы нравиться Аслану, обольщать его.
Он поднял на Марию беспомощные глаза. И она нутром поняла, что это опять были не его слова…
Продолжать разговор не было смысла. Не дав жалости овладеть собой, Мария собрала всю свою волю в кулак, чтобы не показать ему ту боль, которую нанес он напоследок. Он ожидал от желанной женщины, с которой решил расстаться, любой реакции, только не той, которая последовала за его словами. Мария рассмеялась. Смеялись ее губы, на которых еще остался привкус счастья. Но в сияющих обычно глазах проглядывались такая боль и усталость, что у Аслана перехватило дыхание:
—Понимаешь, я не могу так больше, — снова заговорил он, пробиваясь сквозь смех Марии. — Не могу. Это мука — так любить! Поверь, не было дня, чтобы я не думал о тебе. Наша любовь разбивает мою и твою жизнь. Это слишком трагично для нас обоих. Прости, я не могу больше говорить. Я напишу тебе…
Смех затих, и Мария тихо сказала:
—Нет, ничего писать не надо. Я тоже устала от этой болезненной любви. Но запомни: я любила тебя и продолжаю любить. Женщине, наверное, труднее сладить со своим сердцем, чем мужчине…
Голос ее звучал спокойно, но где-то в глубине его слышалось чуть заметное дребезжание треснувшего хрусталя, словно это был стон раненного сердца. Он услышал этот стон, опустил голову и подумал, что, кажется, не было в его жизни минуты более горькой и жестокой, чем эта.
Т. Попова.
(Продолжение следует).
|
